|
9 фрагмент В первый новогодний день, часов около пяти пополудни он шел мимо Почтамта на Мясницкой в направлении клуба «Петрович», где жена проводила вечер журнала, в котором работала. Бабочками летали в сумерках снежинки, легкий морозец покусывал щеки и нос. Ему предстояло написать о мероприятии, договориться с кем-нибудь об интервью, предложить знакомым из других газет проект, который он придумал, чтобы поменять наконец место работы. Ежедневная колонка e-mail’ов от известных людей. Начиная с Татьяны Толстой и Аксенова до Б. Акунина и Маши Арбатовой. В списке у него было два десятка персонажей. Главное, договориться о контракте, а потом стяжать заслуженную известность. Спина в большом сером пальто, показавшаяся ему знакомой, шла метрах в двадцати впереди, видно, в том же направлении, что и он. Он прибавил шагу, чтобы догнать спину и, если это тот, о ком он думает, прийти в клуб вместе. Заодно кое-что обговорив. Он быстро сокращал расстояние. Спина повернула налево, в нужный переулок, что наверняка уже означало ее знакомость. Снег меж тем усилился и почти закрыл нагоняемую фигуру. Вообще улица была пуста, и у него даже мелькнула мысль, не перепутал ли он время вечеринки. Не может же быть, чтобы из сотни гостей никто сюда не шел. Странно и то, что дверь «Петровича», как он ни всматривался сквозь вьюгу, не открывалась, впуская нового гостя и освещая двор. А было уже темновато, и света из окон не было. И человек исчез. Неужто миновал двор, уйдя в переулок? Он решил, что зайдет в «Петрович» потом. А сначала выглянет в переулок, действительно ли странный господин ушел туда. Ведь был уже буквально в нескольких метрах. Странно, куда он делся? Ветер был слишком в глаза, те слезились, а в переулке было потише, и, действительно, спина в сером пальто, не спеша, повернув налево, двигалась в сторону бульвара. Кричать вослед было глупо. Догнать и попросить закурить? Ну да, может быть. Хотя непонятно, как на таком ветру закуривать. Впрочем, нет, закурить это нормально. Оглянувшись на вход в «Петрович», в который как раз кто-то входил, он бросился догонять этого господина, который, впрочем, нафиг ему был нужен. Вообще подобную историю он где-то читал. И даже знает где. За минуту нерешительности спина успела удалиться на изрядное расстояние. Даже непонятно, как это произошло. Видно, излишества новогодней ночи сказывались общей неустойчивостью настроения. Вдруг захотелось все бросить и, добежав до бульвара, вернуться к метро и уехать домой. Или пойти в подвал ОГИ, который, кстати, в нормальном состоянии совершенно ему не нравился. Он помотал головой и заметил, что серый господин, так тупо показавшийся ему знакомым, уже поворачивает направо. Затратить на него столько сил и вдруг упустить показалось ему совсем глупо. В Новый год надо даже такое малое дело доводить до логического завершения, пришло на ум. Даже отрицательный результат тоже результат, сказал он себе и чуть ли не побежал вослед господину, тем более, что ветер дул в спину и бежать, подгоняемым им, было даже и приятно. А вернусь, сказал он себе, с другой стороны, назло ветер. Вообще говорить с собой представлялось ему сейчас отличным занятием, помогавшим удерживаться в собранном и волевом состоянии. Комнатка красная с зеленым, как болотная страсть. Ночью, в темноте, хорошо засыпать, идя в слезах на дно, потому что навеки одна. Зато просыпаешься, как от легкой пощечины. Почему-то он сейчас решил, что уходящий гражданин является никем иным как его свояком, которого он не видел уже лет пять, если не считать случайной встречи на вечере Вардвана Варжапетяна в Чеховской библиотеке. Тогда он увидел свояка, идущим на сцену в качестве художника презентируемой книги, и, насколько помнит, подивился его виду. Впрочем, тут же потихоньку ушел домой, не поздоровавшись. Они не общались с тех пор, как те, после смерти деда, бесстыдно присвоили феодосийскую квартиру, использовав завещание, которое тот составил в невменяемом уже состоянии. После случившегося он любил говорить себе, что квартира в Крыму не столь большая плата за то, чтобы перестать общаться хоть с кем-то. А сейчас догонит его, хлопнет по плечу и скажет… А что скажет? Ну хотя бы: «А закурить у вас, мил-человек, не найдется?» А дальше хоть и по морде можно дать, глядя по обстоятельствам. Он уже совсем было догнал его, как вдруг, откуда ни возьмись, Сёма Файбисович, который шел в «Петрович». Они схватили друг друга за руки, но от тут же вырвался, извинился, крикнул Сёме: «Я сейчас, в «Петровиче» увидимся!» и кинулся за спиной, потому что это уже насмешка получалась, а он этого очень не любил. Видимо, решимость и позволила догнать серую спину и обернуть к себе. «Извините, пожалуйста». Человек обернулся и с изумлением воззрелся на Якова Петровича. Что-то в его лице показалось Якову Петровичу безумно привлекательным и в то же время странно отталкивающим. Будто смотришь на самого себя и не знаешь, как к этому относиться. Почему-то подумал, что, может, Достоевскому не с кем было общаться, вот он и раскорячился. Ведь наверняка хотелось, как и всем нам, болезным, рассказать о себе все до последней изюминки. Но ему-то чего не хватает? Вон, целый Интернет вместе с LiveJournal’ом к его исповедальным услугам. «Не сметь! – кричала она ему. - Не сметь!» Ему было сложно представить ее внутреннее состояние в этот момент. Ведь и он кричал ей. Но у него вообще не было внутреннего состояния. В том все и дело. Но подумать толком не удалось. Во-первых, снег с какой-то особо злобной силой швырнул в лицо, сбив дыхание. А, во-вторых, человек вдруг улыбнулся радостно, как будто невесть кого увидел, а не Якова Петровича в дурацком и, признаться, смятенном виде. Неужто видел его по телевизору в тот раз, когда на вручении премии «Ника» в Доме кино камера, скользнув по лицам публики, вдруг достигла физиономии Якова Петровича, да так и застыла на ней секунд на шестьдесят, рассмотрев все внимательно вплоть до последнего прыщика и изгибчика, пока не подозревавший ни о чем Яков Петрович, деликатно улыбаясь, хлопал пародисту Галкину и сценаристке Литвиновой, вручавшим очередной приз победителям. Все родственники и знакомые его видели, а потом звонили. И в метро люди несколько дней кряду странно смотрели. «Ах, это вы, - сказал, чему-то радуясь, господин, - а я думаю, кто это меня окликает. Вроде бы никого здесь не знаю. Иду себе и иду». «А я за вами от самого клуба “Петрович” иду, - сказал Яков Петрович, - никак не мог догнать». «”Петрович”? – удивился джентльмен. – Какой “Петрович”? Ах, да. Нет, не знаю никакого “Петровича”. Просто шел себе мимо по делам. Да, по делам, невзирая на новогодний праздник. А, впрочем, к вашим услугам». «Признаться, у меня и особых дел нет, - улыбнулся он глупо и широко. - Дай, думаю, просто попрошу закурить». «Покурить? Как же, как же, извольте покурить». Тут вроде и ветер стих, так что закурили спокойно и к взаимному удовольствию. Чем больше рассматривал Яков Петрович своего визави, тем больше он ему нравился, хотя и первоначальное беспокойство, притупившись, никуда не исчезло. «А, может, зайдем куда-нибудь и по случаю встречи это самое и отметим?» – спросил господин после улыбчивой, а потому еще более нелепой в силу длительности паузы. «С удовольствием, - удивляясь самому себе, отвечал Яков Петрович, хотя никогда еще в уличных распитиях и брудершафтах с незнакомыми людьми замечен не был. То есть наоборот был застенчив и на подобный подъем несообразен. – Впрочем, день праздничный, не знаю даже, есть ли где…» «Ну, нам, малым сим, “Петрович” нарочит и чрезмерен, - сказал господин, а он почему-то его послушался, - вот, кстати, подвальчик имеется. Что же мы на ветру стоять будем. Так и инфлюэнцу можно подхватить. Выпить по сто грамм коньяку ради знакомства и Нового года, а заодно и согреться, и немедленно». Они спустились в какое-то из новых заведений, которые, всегда казались Якову Петровичу, человеку прежних времен, подозрительными и неуютными. Что ни говори, он предпочитал места знакомые, прямо дружеские, а во всем прочих чувствовал себя неуютно. Самому сейчас показалось странным, что согласился, как во сне или под гипнозом. Бывает, знаете ли, что совсем перестаешь соображать. Ладно бы подшофе, а то от общей новогодней усталости. |