8 фрагмент

ПУТЕШЕСТВИЕ В ПОИСКАХ БОГА.

Назвать то, что он видел вокруг себя, Божьим миром, было мудрено. Как человек творческий, он искал в окружающем источника вдохновений, подпорок уму и интересу. Ничего этого не было. То, в чем он считал себя докой – в сплетании слов, игре, - никому не было нужно. Редкие ценители поражались его незнаменитости. Он сам поражался, зная себе цену: может, и невеликую, но значительно больше той дешевки, в которую был погружен в изданиях, где печатался. Родственники удивлялись, что он мало пишет. Он не говорил, что лучшее его не печатается. Он вылезал из ряда, и его не воспринимали, пока кто-нибудь не скажет, что это хорошо.

«Ты же не в тюрьме, не в больнице, - говорила его бывшая жена. – Зарплату платят. Чего тебе еще надо?» Ему много чего надо было. Для начала отказался от жены и зарплаты. Каким-то образом они оказались связаны. Его ел червь неоцененности. Да, не в тюрьме, не в больнице, не в армии и не в Чечне. Но в пустоте и бессмысленности отложенного умирания. Он проклял все, что вокруг. Пришел к концу. Из угла, в котором сидел, было не выбраться, потому что ставит условия, которые не будут даже выслушаны.

Он ходил по комнате, ища себе места. Лег на кровать. Лежать было гораздо лучше. Включил радио. Песни. Выключил. Что ни говори, остается лишь благословить окружающее. Этот мороз, в котором вымрет все недолжное, хотя бы это были мы сами. Безумная новогодняя ночь, в которую он сперва плакал, вспоминая тех, кого нет рядом, а потом пошел на бульвар рядом с новым магазином дешевых продуктов, где были толпы людей, пускавших в небо фейерверки, шутихи, ракеты китайского производства, так что шум стоял невероятный, а у женщин были восторженные лица вдруг обретенного детства.

Последний месяц прошел в напряжении из-за желания бывшей жены прояснить отношения. А неувязка была именно в словах, в ее тоне, который он решил больше не допускать в отношении себя. Чего проще, избегай ненужного общения, будь чист. Он понял, почему люди так тянутся к ощущениям детства. Для него раньше это была загадка. Он любил повторять слова блаженного Августина, что если бы за мгновенье до смерти ему предложили продлить жизнь возвращением в детские и школьные годы, то он выбрал бы смерть. А теперь вдруг вспомнил то бедное чувство разлитого вокруг отсутствия напряжения. Покосившийся штакетник у голого сада. Сквозь сугробы торчат ветки засыпанного снегом кустарника, лежат парашютики семян, ягоды, объеденные птицами. Его детство было связано с бедностью ощущений, в которых не было страха, и потому достойных звания божественных.

В детстве, лет в тринадцать, она была в консерватории на концерте камерного оркестра Рудольфа Баршая. Она сидела на четвертом или пятом ряду в окружении сплошных иностранцев из дипкорпуса. Тогда она себе сказала, что когда-нибудь будет здесь сидеть рядом с любимым человеком. Что и произошло. А умер он потом. Даже если, как говорил Хемингуэй, сам еще не знал об этом.

 Отношения между людьми нехороши из-за неважности слов, которым придается столько значения, и из-за важности молчания, которого с таким упорством пытаются избежать. В трех коробах вранья и недомолвок носят то, что называют скарбом. Зато всему, что мимо людей, слова придают смысл, и в этом он понимал Бога, который из всех своих миссий важнейшей считал писательскую.

Улицы не притязают на постоянное общество, но когда вы идете на них из прокуренных комнат, готовы предоставить вам посильность снега и воли. Здания немного запутывают голову. Приходится опускать глаза долу как от чересчур назойливого собеседника. В этом смысле, небо намного целомудреннее. Лично он предпочитал внутренность дома его внешнему виду, даже самому привлекательному. Но, может, и небо было бы ближе изнутри?

Словно в голове у него раздается щелчок, и перед тобой совершенно другой человек. Только что целовал тебя, а теперь может сказать, что ненавидит. И нельзя ему мешать. И никуда не поедет, о чем договаривались две недели. И ты теряешься, потому что не знаешь, как себя вести.  

Как-то сразу приучаешься к диалогу с тем, что помимо людей, хотя бы и у них под ногами. Он вспоминал папу, который, даже видя незнакомого ему человека, начинал заранее улыбаться, словно ожидал от него только хорошего. И так же останавливал машину, спрашивая не подвезти ли женщин с детьми, людей с чемоданами, тех, кто шел под дождем и так далее. Наверное, он сам представлял собой явление природы, дружественное к чужим людям, поскольку в семье, как часто это бывает, был деспотом, недовольным тем, как к нему относились. Значит, и он нес в себе это отцовское проклятие. Но он придумает выход.

Он заранее знал, что не переживет 2004 года. Что придавало тому особый смысл и наполненность. Он никому ничего не хотел доказать, тем более, наказать. Если Бог существует, они с Ним соединятся. Если предчувствия не обманывают, то трехсот шестидесяти пяти шагов к Нему, - осмысленных, умных и точных - будет достаточно. Он знал, как меняется мир вокруг тебя, когда ты, говоря словами Паскаля «пускаешься в плавание».

Если честно, он всегда боялся играть с судьбой. Это даже не пьяный хулиган, матерящийся в полном вагоне метро. Там на тебя накатывает, и ты хватаешь его за руку, предложив выйти на остановке и поговорить. Тут враждебная реакция будет скрытой и неотвратимой. Ты не знаешь, где и как эта злопамятная, улыбающаяся сволочь ударит по тебе так, что костей не соберешь? Он счастлив, что остался один, что не надо бояться за близких, которых вычеркнул из памяти. Он один, и он знает, на что идет, ввязываясь в расширяющееся сознание кошмарных сюжетов и нежданных напастей. Тем лучше. Безумие он встретит по возможности спокойно, по-мужски.

Потому что именно священное безумие творчества и веры приведет этот мертвецкий мир в состояние движения и агонии, которая, на самом деле, есть жизнь в высоком смысле финального соревнования.

Однажды на море она познакомилась с мальчиком по фамилии Кафка. Если бы она прочитала тогда его… Она бы вышла замуж, взяла его фамилию, и больше ничего в жизни не было бы надо.

 Опять метель пыталась все слепить наново. Именно поддавшись ее напору, он позвонил одному из списка будущих своих собеседников. Услышал тот самый, густой голос, смывающий все вокруг напором несовместимым друг с другом слов. Поэтическая туманность, где слова сошли со штырей словаря, возвращаясь в состояние, предшествующее творению. Ему было странно видеть этого человека, зная, что он несет в себе хаос звуков и смыслов, вдруг оборачивающихся формулой скрижали.

К тому же, говорят, его уже не было. Но была ли ночная метель? Была ли та женщина, которую он столь чудесно обрел? Не было. Это все явления, несоразмерные текущему миру, для которого довольно войны с персами и афинской политии. А тут - откровение, эпифания.

Человек, рассказавший ему о поэте, поведал о японском обычае писать письмо отсутствующим людям, даже умершим. Можно отнести это письмо в храм, а можно просто оставить в доме. Зачем, спросил этот человек у рассказчика. Ни зачем, отвечали ему. Чтобы добра в мире было больше.

Сильнее всего в жизни она хотела в туалет, когда должна была родить. Оказывается, так и надо. Желание какать было не причем.

назад   вперед