5 сентября 2006 года

Де-марш Вишневской

От Большого до Большого

«Деловой завтрак» с Галиной Вишневской в «Российской газете» получился очень забавный. Знаменитая певица, которой в конце октября исполнится 80 лет, полтора часа рассказывала обо всем, о чем спрашивали так интересно, что специально испеченные пирожки с капустой ел, кажется, я один. Все остальные сидели с открытыми ртами, слушая, и пирожки Галина Павловна после встречи попросила завернуть с собой, что и сделали в качестве «гуманитарной помощи ее центру оперного пения на Остоженке».

Рассказывала, как только что приехала из Чечни, где снималась в фильме Александра Сокурова про то, как простая русская женщина поехала туда к своему сыну-офицеру. Сначала она удивилась предложению Сокурова, сказав, что пусть он возьмет снимать Мордюкову. Но режиссер сказал: «мы должны это сделать для России», и Вишневская согласилась. Жила в закрытом поселке ФСБ. На съемки возили под охраной автоматчиков, в город, естественно, не отпустили ни разу. Жила в специальном жилом модуле 3х6 метров. В таких живут и офицеры, но по шесть человек. Служат уже три года, если не больше. Солдаты – в палатках по 30 человек. Как она сказала, «при нас убили Басаева». Однажды слезала с БТРа, что произвело на нее впечатление. Поскольку, кроме фильма, снимали фильм о фильме, то ей интересно, как выглядело ее «слезание».

В фильме героиня приезжает в Чечню на три дня, и все окружающая жизнь показана ее глазами. Съемки продолжались месяц, о том, что она туда едет, она Ростроповичу не сказала, сказала, что в Краснодар. Однажды попросила генерала показать ей талантливых молодых чеченских певцов, артистов. Привели в зал, Кадыров приехал, полный зал чеченских стариков, женщин, мужчин. 6-летний мальчик исполнил мужской чеченский танец, потрясший ее. Юноша спел про журавлей, так что она прослезилась. Вдруг дали ей слово, к чему она готова не была. Вышла и сказала: «Я вас не боюсь. – Весь зал онемел. – Я вас люблю». Генерал потом поражался, как это она решилась сказать. Грозный? Понятно, что там можно снимать фильм о Сталинграде 1943 года. Она видела что-то подобное после освобождения Петергофа и Царского Села. Вечером и в развалинах светят лампочки, люди живут. То, чем торгуют на рынке, поражает нищетой. Поразило количество детей 8-10 лет, носящихся по улицам, как саранча, одни мальчишки. Разговорилась с женщинами на рынке, которых снимали в сцене фильма. Те сказали: нас до войны был один миллион. Сегодня – миллион двести тысяч.

Спрашивали о том, кому принадлежит ее центр оперного пения, на чьи деньги строился. Сказала, что пришли спонсоры, сказали, что построят ей эту школу, лишь бы она пробила участок. Когда школу построили, поняла, что ее убьют за эту собственность, и передала ее городу, а тот, в свою очередь, содержит ее школу.

Была на открытии музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко, поразилась его роскоши, технике. Совсем иной уровень театра. Был сарай, стал роскошный дворец. Была на премьере «Евгения Онегина» Чернякова в Большом. Испытала унижение и отчаяние. Две ночи не спала. Первая ее партия на сцене была – Татьяна. В девять лет папа принес пластинки с Кругликовой, Козловским. Выслушав арию Татьяны, написала мальчику объяснение в любви. Семья была простая, как написала в книге, она «смесь комиссара и цыганки». «Онегин» был и на прощании ее с оперной сценой. Выслушав новую постановку, поняла, что жизнь прожита зря. В шесть утра написала письмо Иксанову, директору Большого, что отказывается от проведения там своего юбилея. Что ноги ее не будет там, где процветает бандитизм, воинствующая бездарность и оплевывание национальных святынь. Завтра в «Российской газете» это письмо напечатают с ее разрешения. Потом позвонила Ростроповичу, сказав это. Тот онемел, потом осторожно спросил, а, может, не надо, потом сказал, ну, конечно, ты права, если так решила.

Рассказывала про Шостаковича, про благотворительность, - «нужен врач, найду врача, нужна квартира, постараюсь найти, - но денег не дам!» И хитро посмотрела на меня, сидевшего с краю, оценил ли, мол, реплику? Оценил. Ну, и, конечно, спела пару раз по просьбе трудящихся объяснение в любви. В общем, фейерверк. Все, мягко говоря, остались довольны.

После чего я отправился в «Галерею на Солянке», где открывалась фотовыставка, посвященная газете «Известия» под названием типа «И дым известинский нам сладок и приятен». Утрирую, но народу там было меньше, чем подарков. Из знакомых встретили только Мишу Климентьева, который, кажется, сейчас без работы. Спросил, не знает ли он, где знаменитый «известинец» Виктор Ахломов, ради которого, в принципе, я и пришел. Миша сказал, что наверняка Ахломов обижен на эту газету, потому что все на нее обижены, потому что люди для этой газеты сейчас мусор, а Миша знает точно, потому что тоже тут работал.

А угощение было замечательное. Таня Пелипейко особенно оценила икру на круглой картошечке, которую взяла на вооружение и для домашнего угощения, и креветки на ложке, и сыр с чем-то внутри на маленькой прищепке, и коньяк с шампанским, и много чего еще, что при щадящем количестве людей в этом обычно душном и перенаселенном пространстве, было особенно приятно, так что Галя даже спросила, какой ресторан угощает, и ей сказали, но я забыл, конечно, тут же, какой именно.

И музыканты на фоне фотографии Путина в черных очках с примкнувшими к нему Лениным и Черчиллем по бокам играли почему-то похоронную музыку, а Гитлер из трофейных фотоархивов был подальше. И Путина в рамке дали в подарок, и майку известинскую, и зажигалку, и газеты, и фотоальбом, из которого я дома и узнал, что все это – к 90-летию газеты. А фотографии классные – и Сталин, и Гитлер, и первая мировая, и вторая мировая, где солдаты, лежа с ружьями на земле, стреляют по самолетам, и красноармейцы в плену, и немцы в плену, и Влади с Нуриевым, и Хрущев с Гагариным и с Че Геварой, и конные алжирцы у Триумфальной арки, и Ельцин в Кремле в 1976 году на приеме в честь 70-летия Брежнева, и Кастро, и Арафат, и мать Тереза, и Хасимото, и Хирохито, и Бродский, и кого только нет. А на последней странице узнал, что первый номер «Известий» вышел в марте 1917-го, так что начали заранее, что и правильно. Неизвестно, как сложится.

А мы с Галей перешли через Майдан в сторону Исторического музея, где была выставка одного портрета – императрицы Елизаветы Петровны, работы художника Генриха Бухгольца. Писал он его лет через семь после смерти Елисавет по просьбе Екатерины - для портретного зала Царскосельского дворца. Портрет парадный, роскошный, все вокруг лица Елизаветы исполнил художник замечательно, - что одежда, что драгоценности, но вот лицо никак не получалось. После чего решили вшить в его картину портрет покойной императрицы из мастерской Каравака, который на ней специализировался, как иные его советские коллеги на Ленине-Сталине-Брежневе. В общем, если вглядеться, что вшитый квадрат вполне даже виден. Бенуа и другие заметили это уже в 1917 году, чего и нам пожелали. И теперь раз в месяц чего-нибудь такое будет выставляться в рамках юбилейного питерского проекта к 250-летию этого самого большого екатерининского дворца в Царском селе, работы Растрелли и Пыталли (шутка).

А нас уже ждали, тем временем, в Бахрушинском музее, где к 250-летию русского театра открывалась соответствующая выставка и презентовали соответствующий альбом. Две остановки на метро одно удовольствие. Хотя и душно в этом самом метро до невозможности. На улице дождь и осень, а в метро пот градом и рубашка мокрая. Даже у начальника метро спрашивают, почему так, а он отвечает, что года через два-три-четыре, может, что-то и изменится, в смысле системы вентиляции, а пока погодите. Рассчитано, мол, метро на три с половиной миллиона сограждан, а каждый день катаются аж до восьми миллионов. И час пик, как известно, бывает теперь и в двенадцать ночи. Так что придется попотеть.

А во дворе Бахрушинского музея, который вот он, в двух шагах от Павелецкой, и ряженые ходят, и выставка развернута, то в «мещанском» интерьере, как оценил его издатель журнала «WAM» Егор Ларичев, то в опостылевшем «конструктивистском» а ля Эль Лисицкий, то в нормальном, прямом виде, который сам уже кажется невероятной новизной дизайна.

И опять же видишь заслуженных актеров вроде Людмилы Касаткиной и Веры Васильевой, и некоторых коллег, которые прошли с нами весь этот обычный дневной путь московских презентаций, фуршетов, празднеств и объятий, и всяк рассказывал о грядущих планах и перспективах, которые устанешь и пересказывать, тем более что придет их время и расскажем, е. б. ж., как говаривал Лёв Николаевич. Впрочем, вспомнил, что в «Российской газете» в октябре обещан вечер русско-чеченской дружбы, который будут вести правнук Льва Толстого, Володя Толстой, директор Ясной Поляны, и откуда-то выкопанный правнук Хаджи-Мурата. Чудны дела твои, русский бог и природа.

А на выходе из Бахрушинского, где, впрочем, праздник только разгорался, время от времени поливаемый дождиком, встретили Андрея Бартенева, которого охрана упорно не пропускала внутрь, несмотря на то, что каждый выходивший давал ему свое приглашение, изнутри вышел один из организаторов, но не пропускали и все тут.

Как мне показалось, это был достойный финал не напрасно прожитого дня. И я не пошел ни на встречу с французским писателем Бернаром Вербером в кинотеатре «35 мм», ни еще куда-то не пошел. Весь этот список можно прочесть только до половины, и то устанешь.

А вот неугомонная Галя, созвонившись с Юлей, решила продолжить праздник жизни в Большом театре на гала-концерте солистов конкурса Елены Образцовой. Та, небось, от Большого не откажется, в отличие от Галины Вишневской. Чего и нам желает.